Вариант Геры - Саша Чекалов

Домой, домой! – закрыться в комнате, забиться под одеяло, прикусить подушку плохими, мелкими и жёлтыми, зубами.

Может, хотя бы мутный, постылый морок сжалится и не придёт сегодня? Этот туман, в котором синевато брезжит город: мёртво неподвижный, тихий. Чужой, но, странное дело, почему-то знакомый… Кипевший некогда жизнью, а теперь покинутый, всеми брошенный, забытый: ладно людьми, но ведь и богом, Богом тоже… всеми, да…

И – мрачное нечто, воздвигшееся над этим опустевшим муравейником, будто чудовищное надгробие.

…Казалось, Герке удалось легко отделаться: затылком вперёд вынесенный из вагона волной сограждан, он сумел вовремя развернуться и благополучно поплыл по течению, увлекаемый разномастным пассажиропотоком… Но уже на эскалаторе, переводя дух, вдруг решил проверить карманы: по привычке – памятуя о том, что «в большой семье»… и так далее. Полез в левый задний и обомлел: презеров не было.

Остальное-то всё на месте: паспорт, ключи… студенческий, проездной… Не хватало лишь такой квадратненькой упаковочки… И, главное, как ни крути, а категорически не набиралось на покупку ещё одной. Рубля три мелочью – вот, пожалуйста… и это всё.

Занять? Но где! У всех «такие же проблемы». (А у кого не такие же – те сходу начинают косить под людей с ещё более серьёзными.) Да и чем отдавать! У матери зарплата двадцатого только, она ещё вечером сетовала, мол, надо нам продержаться как-то… М-да. А без презика никто не даст.

Ни вожделенная Нинка, ни любая другая, – тем более Герке: «странному какому-то», «замороченному», «двинутому, блин, с таким только Эфа общаться и может, два сапога пара потому что», – и Нинкой-то изредка приглашаемому, кажется, по случайному недосмотру того, кто распоряжается нашими судьбами…

Или, может, из сочувствия к Геркиному одиночеству?

Не дай бог второе… Жалость женщины – это больше, чем повод задуматься. Это диагноз.

Наверху полегчало: исчезла удушливость, перед глазами открылся какой-никакой простор, – а впереди… впереди, возле трамвайной остановки, мелькнула миниатюрная фигурка давешней девушки.

Догнать? Как тут догонишь, в таком столпотворении… Ещё и в репу схватить можно от кого-нибудь, кто попроще, – если заденешь нечаянно.

А вон и два подряд номера подходящих, как раз до университета, отчалили, набитые под завязку, – следующего, вероятно, долго ждать теперь… Опять пешком, что ли? Пешком.

…Весна. Самопроизвольно жмурятся глаза от нестерпимого света, кидающегося навстречу с влажного пути, – и сжимает сердце, и в висках колотится… но нет исхода, нет облегчения.

Грязно-жёлтые, блёкло-розовые или же привычно серые, заслоняют дочиста отмытое небо многоэтажные башенки, подобно грибам торчащие в самых неожиданных местах… а ещё выше – надо всем этим торжеством воплощённого процветания вздымаются издалека видные купола неуклюжего новодела. И ничто не радует глаз в наизусть выученном ландшафте: ни корявые вывески подозрительных «сход-развалов», ни пёстрые щиты, призывающие голосовать за Партию возрождения бла-бла-бла, чего-то там… ни озорные блики, падающие во все стороны, словно монеты в толпу, с разнокалиберных иномарок.

Зыбкое время, шаткое. Даже историческая литература, с детства Геркой любимая за неизменно возникающее по ходу чтения халявное чувство сопричастности «славному прошлому», давно уже не спасает – если не от уныния, то, во всяком случае, от некоторой грустной растерянности. Более того, в сравнении с этим самым прошлым настоящее порой предстаёт ещё более непотребным.

…Сам-то Герка уже и не замечает этого, а между тем нет-нет, да и начнут, бывает, пролистываться, прокручиваться в голове какие-то полузабытые сведения, уже не вспомнить откуда почерпнутые, то ли из научных, то ли из художественных источников, – и что ни телега, то свидетельство какой-нибудь грандиозной или, по крайней мере, знаменательной вехи в отечественной истории! То победа над очередным врагом вспомнится, то новый этап в преодолении феодальной раздробленности, то период общенародного воодушевления или ещё какой-нибудь шняги в этом роде…

И ведь всё, всё – в прошлом! Всё псу-рыцарю под хвост!

Что поделаешь, ну никак не угадывается в сегодняшнем дне никаких аналогий. И хотелось бы провести параллель… да не с чем. Вот тебе и страницы истории…

Смутное время, беспонтовое какое-то. Хоть на ходу из него выпрыгивай – как из самолёта, несущегося навстречу крушению! Только ведь э-э… проще сказать, чем сделать.

Воистину, времена не выбирают! Слабое утешение.

…Осторожно постучал. Доносящийся из аудитории монотонный бубнёж аспиранта с кафедры крит-анала внушал надежду, что преподаватель опять занемог, а подменяющий его ботан поленится спросить про «уважительные причины». Так и вышло.

Бесшумно проскользнув внутрь, по стеночке проследовав на своё излюбленное место в углу, заняв его, – теперь уже можно не волноваться…

Заняв? Но место уже занято. Девушка из метро – та самая! – как ни в чём не бывало выкладывает из сумки свои тетради и пособия, сосредоточенно морща круглый, как грейпфрут, лоб. Просто фантастика!

– Салют… Я Герман. А ты… а вас как зовут?

– Дианой. Здрасьте.

– Красиво.

– Не знаю, наверное… Я-то привыкла… А в школе всю дорогу Леди Ди была…

– Тоже юмор… Ты, вообще, откуда? Перевелась?

– Ага, из РУЛИ… Слушай, а…

– Где тут у вас туалет? – всё никак не запомню… Это вот, например, кладовка, вижу, а здесь…

– Вон там, в конце коридора. Эдька, а постель заправил? Слушай, давай-ка в темпе: уже ко второй паре опаздываем, а нужно ещё на кухне слегонца прибраться… и в гостиной. Вечером же народ собирается, забыл?

– А вот нет, не нужно! Наоборот, если будет слишком прилизанно, они шугаться будут: как бы чего не помять, не испачкать… А так все себя сразу почувствуют как дома… Кстати, вот именно: как будто они подобного бардака у самих себя дома не видели!

– Пускай видели, мне-то что! Лично я не могу так… когда люди ко мне приходят и видят ералаш… Мне стыдно становится.

– О как… Но ведь передо мной тебе почему-то не стыдно, а, Нино?

– Сравнил… Ты это ты.

– Нинка, я тебя обожаю, знаешь? Погоди, сейчас… Вот ведь запара! У тебя «Имодиума» случайно нету? А? Чего смотришь-то так?

– Да вот… никак не налюбуюсь… Кстати, по радио вчера передавали, слыхал? – опять какие-то ряженые устроили акцию в храме…

Кстати? Пусть так… Впервые мысль о его возведении была высказана Дмитрием Пожарским. Это произошло после того, как в августе 1612 года возглавляемое воеводой ополчение, окружив гарнизон поляков на территории Китай-города и Кремля, выбило их затем из Москвы вовсе. Князь призвал бояр восславить подвиг народа, грудью вставшего на защиту поруганного отечества. Идею горячо поддержали все слои общества, и на Земском соборе 1613 года (сразу же после избрания нового царя – Михаила Романова) было принято решение о начале строительства. Однако вскоре ввиду тяжелейшего политического и экономического положения страны данное предприятие, вне всякого сомнения, чрезвычайно значимое для становления государственного величия, но и, очевидно, более чем дорогостоящее, было отложено до лучших времён.

Вновь вопрос о его возобновлении был поднят лишь в начале XIX века. Текст соответствующего указа был подан Сперанским на высочайшее рассмотрение Александру I одновременно с наброском первой российской конституции. К сожалению, влияние Михаила Михайловича при дворе к тому моменту уже окончательно ослабло, вследствие чего оба начинания не только не получили императорского одобрения, но и, по всей видимости, послужили косвенной причиной опалы госсекретаря и скорой высылки его в Нижний.

Однако после победы России в Отечественной войне 1812 года (то есть на целых двести лет позже изгнания ненавистных ляхов) император самостоятельно возвращается к мысли о возведении собора, долженствующего увековечить силу русского оружия. Издан манифест, гласящий: «Во славу любезного сердцу Нашему изрядного геройства, явленного народом Российским всему миру на удивление, а ворогам Нашим в посрамление…

[ – Кстати… Это не твои?

– Д-да… Откуда они у тебя?!

– А помнишь, когда народ из вагона попёр, нас друг на дружку вынесло… Смотрю, парня совсем затёрли, а это высовывается… вот это. Вижу, сейчас упадёт… Ну и подхватила, на лету прямо… Встретимся, думаю, и отдам, – заодно повод познакомиться будет.

– Откуда ты знала, что мы встретимся? Вероятность-то ничтожно малая!

– Ге-ер… Что-то ты меня пугать начинаешь, манерой выражаться своей… Серьёзно, будь проще, и люди к тебе потянутся… А вероятность не такая и малая, между прочим: в это время да ещё и до этой станции – куда ж ты мог ехать, если не в универ, ну! Вот и выходит, что рано или поздно пересеклись бы.